Известный писатель Борис Акунин в своем эпическом многотомнике «История государства Российского» вздыхает, что, если б в противостоянии с тиранической Московией победил «демократический» Новгород, то и вся последующая русская история могла бы пойти иным путем (более счастливым, разумеется), поскольку Новгород задавал совершенно иную матрицу государственности. Из той же серии всхлипы другого сочинителя – Александра Бушкова о том, что если бы сборка единого русского государства состоялась на базе Западной Руси (Великое княжество Литовское) – то вот тогда бы не было веков азиатской дикости и Россия изначально развивалась бы, как культурное европейское государство.
Увы, но все это – совершенно ненаучная чушь. Яркая и эмоционально-идеологически окрашенная беллетристика Бушкова и Акунина бесконечно далека от серьезного исторического анализа. Периферийная и бедная Литва могла лишь выбирать, под кого лечь. Она легла под Польшу, полностью утратив свою политическую субъектность. После досталась Московии уже в качестве трофея. Гипотетическая победа Новгорода нечего бы не изменила. «Демократичность» может себе позволить богатая торговая республика (хотя речь стоит вести не о демократии, а о купеческой олигархии, тяготеющей к распределенным формам управления), но суть-то в том и заключалась, что иссяк ресурс, благодаря которому существовала государственность – торговая рента.
Переход к тягловому типу государственности был предопределен. Именно Москва победила в борьбе за консолидацию русских и иных волжских княжеств (ханств) просто потому, что первой вынуждена была перейти к модели ордынской деспотии – сверхцентрализованному государству мобилизационного типа, заточенному на войну и бесконечную экспансию. Мобилизационный характер московской государственности выражался в том, что она благодаря тяглу научилась эффективно использовать в войне человеческий материал и подчинять интересам войны все сферы жизни.
Оказалось, что громадная толпа плохо вооруженных и почти не обученных ратников способна бить профессиональную или наемные армии. Или проигрывать, но нанося существенный ущерб. Собственно победа на поле боя перестала определять исход войны. Русское воинство можно было разбить раз, другой, третий, но благодаря датной повинности Московия в кратчайшие сроки могла набрать новую боевую орду. Далее она без всякой жалости и видимой пользы расходовалась, втягивая противника в изнурительную затяжную войну, в которой проигрывает тот, у кого первого закончатся ресурсы для ведения борьбы. Тягловый же ресурс московитов был практически неисчерпаемым и только увеличивался по мере того, как русское государство поглощало соседние царства, княжества и ханства.
Если кто запамятовал, я взялся оспорить в корне неверный тезис Анатолия Несмияна, высказанный в статье «Базовые противоречия» (https://telegra.ph/Bazovoe-protivorechie-01-11), что сверхцентрализация русского государства и его мобилизационный характер объясняются каким-то немыслимым богатством русских, вынужденных испокон веку существовать в режиме осажденной крепости, защищая свои ресурсы от внешних посягателей. Как видим, все с точностью до наоборот: именно катастрофическая бедность русских, не способных в рамках традиционного (аграрно-производительного) уклада произвести достаточный для существования государства прибавочный продукт, порождает бесконечную экспансию вовне путем мобилизации единственного доступного ресурса – холопов, впряженных в государственное тягло.
Вполне естественно: если внутри жизненных ресурсов недостаточно, надо взять их извне. Это парадигма набеговой экономики, которую практиковали многие кочевые и полукочевые племена: налетел, отжал материальные ценности у крестьянина, ведущего более продуктивное хозяйство, или ограбил купца, захватил рабов и ушел обратно в степь или горы. Когда ресурс проеден, цикл повторяется. Но в отличие от воинственных животноводческих племен, которые подпитывались извне, набеговое (ордынское) русское государство не просто захватывало и проедало, но и... https://telegra.ph/TYAGLO--RUSSKOE-PROKLYATIE-01-27
